Литература Предвозрождения. Когда в России в XIV и
начале XV в. создались социально-экономические условия для
возникновения Предренессанса и этот Предренессанс
действительно возник, он сразу в историко-культурном отношении был
поставлен в своеобразные и невыгодные условия. Роль "своей
античности" была возложена на домонгольскую
Русь, Русь периода ее независимости.
Литература конца XIV - начала XV в. обращается к памятникам XI - начала
XIII в. Отдельные произведения этого времени механически подражают "Слову
о Законе и Благодати" митрополита Илариона,
"Повести временных лет", "Слову о погибели Русской земли",
"Житию Александра Невского", "Повести о разорении Рязани"
и, самое главное, "Слову о полку Игореве". Русская литература конца
XIV - начала XV в. отличалась восприимчивостью к явлениям предвозрожденческого
характера.
Предвозрождение – это не Возрождение. Хотя оно и связано с
развитием индивидуализма, с эмоциональным развитием человека, с осознанием
ценности человеческой личности, но еще не знает прямой секуляризации культуры.
Развитие индивидуализма совершается пока в пределах религиозного сознания и
связано с ростом индивидуалистического мистицизма. Для России XIV-XV вв. особое
значение имели предвозрожденческие мотивы в учении
исихастов.
Учение Григория Паламы имело непосредственное
отношение к литературным исканиям своего и последующего времени. Поскольку
божественное начало пронизывает собой мир, тема бессилия полностью выразить
словом божественную сущность становится темой бессилия слова вообще. Вот почему
"плетение словес" достигает особой напряженности в похвалах святым.
Учение исихастов было теснейшим образом связано и с литературной
практикой конца XIV - начала XV в. Сомнения в рациональной постижимости мира
привели к развитию в литературе эмоциональности, к экспрессивности стиля, к
динамичности описаний. Вера в человека, развитие индивидуализма привели к росту
субъективного начала в стиле, литература интересуется психологией человека, его
внутренними состояниями, его внутренней взволнованностью. Появляется
эмоционально-экспрессивный стиль.
Одна из характернейших и существеннейших черт
Предвозрождения, а затем и Возрождения - это
появление историчности сознания. Статичность предшествующего мира сменяется
динамичностью нового. В домонгольский период время
космическое, оно исчисляется по временам года, сменам дня и ночи, время —
круговорот. В XIV и XV вв. появляется сознание неповторимости эпох, событий,
личности.
XVI век характеризуется чрезвычайным развитием публицистической мысли.
Публицистика проникает в летопись, в жития святых, в деловую письменность,
выходит за пределы литературы, оживляя собой произведения живописи, особенно
настенной, менее связанной с традицией. Этому развитию публицистики
способствовали, с одной стороны, ренессансная вера в силу слова и в силу
убеждения, а с другой - сам процесс централизации Русского государства,
вступившего на путь реформ.
В XVI в. постепенно и осторожно начинает отходить в прошлое
теологический взгляд на человеческое общество. Законы божественные еще
сохраняют свою авторитетность, но наряду со ссылками на Священное писание
появляются вполне "ренессансные" ссылки на законы природы. Никогда
так много не спорят в древней Руси, как в конце XV-XVI веке. Развитие
публицистической мысли вызвало появление новых форм литературы. XVI век отмечен
сложными и разносторонними исканиями в области художественной формы, в области
жанров. Устойчивость жанров нарушена. В литературу проникают деловые формы, а в
деловую письменность - элементы художественности.
Появление вымысла в летописях XVI в было связано с
внутренними потребностями развития литературы в ее самоотделении от деловых
функций и вызывалось публицистическими задачами, особенно остро вставшими перед
летописью в XVI в. Летопись становилась школой патриотизма, школой уважения к
государственной власти. Летопись должна была внушить читателям убеждение в безошибочности и
святости государственной власти, а не только регистрировать отдельные
исторические факты.
Помимо многочисленных публицистических произведений,
в XVI в. были написаны или переработаны многие жития, создавались дидактические
(нравоучительные) повести, подобные "Повести о царице Динаре" или
"Повести о Евстратии", получил широкое
распространение переведенный с польского "диалог" "Жизни и
Смерти" ("Прение живота и смерти") и т.д. Наивысшее достижение
литературы Древней Руси этого времени - "Повесть о Петре и Февронии".
"Повесть о Петре и Февронии
Муромских". О
времени возникновения "Повести о Петре и Февронии
Муромских" идут споры. Одни исследователи относят ее к XV в., другие - к
началу XVI-го. Судя по тому, что церковный культ Петра и Февронии
в Муроме сложился уже во второй половине XV в., вероятнее, что
"Повесть" в каком-то неизвестном нам первоначальном виде была
составлена уже в это время. Однако свой окончательный вид она приобрела под
пером Ермолая Еразма -
писателя, работавшего в середине XVI в.
"Повесть о Петре и Февронии"
представляет собой соединение двух фольклорных сюжетов: одного о
змее-соблазнителе и другого - о мудрой деве. Сюжеты эти в "Повести"
соединены и приурочены к Мурому, а вся повесть претендует на историческую
достоверность.
Для "Повести" характерны: простота и
ясность изложения, степенная неторопливость рассказа, способность
повествователя не удивляться удивительному, гармонирующая со спокойствием
рассказчика простота и беззлобие действующих лиц.
Героиня повести - дева Феврония. Она мудра народной мудростью. Она
загадывает мудрые загадки и умеет без суеты разрешать жизненные трудности. Она
не возражает врагам и не оскорбляет их открытым поучением, а прибегает к
иносказанию, цель которого - преподать безобидный урок: ее противники сами
догадываются о своих ошибках. Она творит чудеса: заставляет за одну ночь
превратиться в большое дерево воткнутые для костра ветви. Ее животворящая сила
распространяется на все окружающее. Крохи хлеба в ее ладони превращаются в
зерна благоуханного ладана.
Князь Петр пытается обмануть ее только один раз, вначале, когда он
решает не жениться на ней, вопреки своему обещанию. Но после первого же урока,
преподанного ему Февронией, он слушает ее во всем и,
обвенчавшись, живет с нею в согласии, их любовь переступает и за порог смерти.
Содержание. "Сей убо в Рустей
земли град, нарицаемый Муром" - так начинается повесть. В граде этом, как
рассказывают, говорит повествователь, княжил благоверный князь Павел. И стал к
его жене летать змий-насильник. Для посторонних он принимал облик Павла. Жена
Павла поведала мужу о своем несчастии, и стали оба думать, как избавиться от
насильника.
Однажды, когда змий снова прилетел к жене Павла, она спросила змия «с
почтением»: «Многое ты знаешь, знаешь ли ты кончину
свою: какая она буде и от чего?» Прельщенный «добрым
прельщением» жены Павла, змий ответил: «Смерть моя — от Петрова плеча, от Агрикова меча». Брат Павла, Петр, решает убить змия, но не
ведает, где ему достать Агриков меч. Он находит этот
меч в одной из своих поездок для уединенной молитвы в загородном храме в алтаре
между «керамидами», то есть керамическими плитками,
обычно закрывавшими погребения.
Удостоверившись, что в храмине у жены Павла сидит не Павел, а змий,
принявший облик Павла, Петр ударяет его Агриковым
мечом. К змию возвращается его подлинный облик, и он «трепеща» умирает,
обрызгав Петра своею кровью. От этой крови Петр покрывается струпьями. Болезнь
его невозможно вылечить. Страшная болезнь Петра служит завязкой второй части
повести, где появляется мудрая дева Феврония, излечивающая князя.
Феврония – «мудрая дева» сказочных сюжетов. Внешние проявления ее
большой внутренней силы скупы. Она готова на подвиг самоотречения, она победила
свои страсти. Ее любовь к князю Петру потому и непобедима внешне, что она
побеждена внутренне, ею самой, подчинена уму. Вместе с тем ее мудрость - не
только свойство ее ума, но в такой же мере - ее чувства и воли. Между ее
чувством, умом и волей нет конфликта: отсюда необыкновенная «тишина» ее образа.
Первое появление в повести девушки Февронии
запечатлено в зрительно отчетливом образе. Ее находит в простой крестьянской
избе посланец муромского князя Петра, заболевшего от
ядовитой крови змея. В бедном крестьянском платье Феврония сидела за ткацким
станком и занималась «тихим» делом - ткала полотно, а перед нею скакал заяц,
как бы символизируя собой слияние ее с природой. Ее вопросы и ответы, ее тихий
и мудрый разговор ясно показывают, что её задумчивость не бездумна. Феврония
изумляет посланца своими вещими ответами и обещает помочь князю.
Но князь не соглашается взять в жены дочь простого "древолазца" (бортника). Тогда Феврония отдает слугам
князя мазь и велит помазать все струны на его теле, кроме одного. Князь следует
совету Февронии, и "наутрие...
узре все тело здорово и гладко". Остался лишь
один, непомазанный струп. Обрадованный князь посылает
девушке дары, но жениться на ней отказывается "отечества ее ради", то
есть из-за ее происхождения. Оскорбленная Феврония, однако, не принимает княжеских
даров. Петр возвращается в Муром, но от оставшегося на теле струпа болезнь
начинается изнова. Князь снова едет к Февронии, она снова излечивает его, но теперь он не
решается отказать Февронии, и дочь бортника
становится муромской княгиней. Бояре и особенно
боярские жены всячески досаждают ей, попрекая Февронию
ее происхождением, и в конце концов добиваются того, что Петр согласен
расстаться с женой. Она готова покинуть Муром, но просит разрешения взять с
собой то, что пожелает. Бояре охотно соглашаются. Тогда Феврония берет с собой
в изгнание своего мужа Петра.
Петр и Феврония уезжают. Однако Петр печалится и не может смириться с
неожиданным поворотом своей судьбы; но Феврония спокойна и убеждает супруга:
Бог "не оставит нас в нищете быта". Животворящая сила любви Февронии так велика, что жердья,
воткнутые в землю, расцветают в деревья по ее благословению. Она настолько
сильна духом, что разгадывает мысли встреченных ею людей. В силе любви, в
мудрости, подсказанной ей этой любовью, Феврония оказывается выше даже своего
идеального мужа - князя Петра. И действительно, вскоре их нагоняют муромские вельможи и просят Петра вернуться: в отсутствие
князя в его земле начались кровопролитные распри между претендентами на власть.
Петр и Феврония возвращаются и долгие годы мирно княжат.
Их не может разлучить сама смерть. Когда Петр и Феврония почувствовали
приближение смерти, они стали просить у Бога, чтобы умереть в одно время, и
приготовили себе общий гроб. После того они приняли монашество в разных
монастырях. И вот, когда Феврония вышивала для храма «воздух» для Святой Чаши,
Петр послал ей сказать, что он умирает, и просил ее умереть с ним вместе. Но
Феврония просит дать ей время дошить покрывало. Вторично послал к ней Петр,
велев сказать: «Уже мало пожду тебя». Наконец, посылая в третий раз, Петр
говорит ей: «Уже хочу умереть и не жду тебя». Тогда Феврония, которой осталось
дошить лишь ризу святого, воткнула иглу в покрывало, обвертела о нее нитку и
послала сказать Петру, что готова умереть с ним вместе.
После смерти Петра и Февронии люди положили
тела их в отдельные гробы, но на следующий день тела их оказались в общем,
заранее приготовленном ими гробу. Люди второй раз попытались разлучить Петра и Февронию, но снова тела оказались вместе, и после этого их
уже не смели разлучать. Образы героев этого рассказа, которых не могли
разлучить ни бояре, ни сама смерть, для своего времени удивительно
психологичны, но их психологичность внешне
проявляется с большой сдержанностью.
Отметим и сдержанность повествования, как бы вторящего скромности
проявления чувств. Жест Февронии, втыкающей иглу в
покрывало и обвертывающей вокруг воткнутой иглы золотую нить, так же лаконичен
и зрительно ясен, как и первое появление Февронии в
повести. Чтобы оценить этот жест Февронии, обвертывающей
нить об иглу, надо помнить, что в древнерусских литературных произведениях нет
быта, нет детальных описаний. В этих условиях жест Февронии
драгоценен, как и то золотое шитье, которое она шила для Святой Чаши.
Художественные особенности. Как можно судить из пересказа сюжета,
"Повесть" совершенно не похожа на другие памятники агиографического
жанра - ее отнесение к житиям является чисто формальным, и не случайно, видимо,
"Повесть" не была включена в состав "Великих миней-четьих"
митрополита Макария.
В сюжете "Повести", несомненно, отразились фольклорные черты:
мотивы сказки о герое-змееборце и сказки о мудрой деве. Мудрость Февронии проявляется не только в том, что она исцеляет
Петра и вынуждает князя жениться на ней. Как и у мудрой девы народной сказки,
загадочны и непонятны окружающим ее речи. Когда отрок князя Петра заходит в
избу к Февронии, она обращается к нему со словами:
"Не лепо бысть дому
без ушию и храму без очию!"
Юноша не понимает ее речей и спрашивает: "Где есть человек мужеска полу, иже зде
живет?", на что девушка отвечает не менее странно: "Отец мой и мати моя поидоша взаим плакати, брат же мой иде чрез ноги в нави [на мертвеца, на покойника] зрети". И отрок вынужден просить ее объяснить
"глаголы странны". Тогда Феврония разъясняет, что уши дома - это пес,
который залаял бы на чужого, а очи - ребенок, который бы его увидел; родители
ее ушли к соседям оплакивать мертвого (взаймы, ибо когда они умрут, то и соседи
их оплачут), а брат бортничает и, залезая на дерево, "чрез ноги" смотрит
на землю, "абы не урватися с высоты" и не
погибнуть.
На требование Петра соткать ему из пучка льна пряжу и сшить из нее
рубашку, штаны и полотенце за то время, пока он будет мыться в бане, Феврония отвечает
подобным же требованием: из обрубка полена князь должен столь же быстро
изготовить для нее ткацкий стан. Но эти традиционные сказочные мотивы
сочетаются в "Повести" с тонкими художественными наблюдениями.
Высоким психологизмом отличается заключительная сцена
"Повести". Феврония, отвечая на третий призыв умирающего Петра,
оставляет работу над "воздухом" - она втыкает иглу в ткань и
обертывает вокруг нее оставшуюся нить. Этот жест ретроспективно дополняет облик
Февронии - ее спокойную (не аффектированную!)
решимость в выполнении своего последнего долга, она готова, как обещала,
принять смерть "купно" с любимым мужем; и в то же время этот жест –
жест аккуратной искусницы-мастерицы (какой нередко в народных сказках выступала
мудрая дева).
